Православие

Родители, которые потеряли детей

Мы стали частью статистики синдрома внезапной детской смертности. Смерть в колыбели. Возможно, были другие причины — не очевидные, на первый взгляд, не выявленные неонатологом. Трахеи чистые, в норме. Отека нет. Просто перестал дышать. Гистология еще в работе.

Как бы то ни было, мы стали родителями без малыша.

Когда я поделилась историей в своих соцсетях, на меня обрушилась лавина тепла и поддержки. А еще десятки, несколько десятков историй от мам, которые потеряли детей — еще в утробе на первых неделях, в преждевременных родах, в последние дни перед родами, в родах и после, как мы…

Мир изменился. Тот самый добрый и безопасный мир, каким я его знала. Оказалось, что потеря детей на разных сроках знакома каждой третьей семье. Это чудовищно много. 

С тех пор, как все произошло, с тех пор как я узнала и продолжаю узнавать, я не могу молчать. Возможно, маленький ангел Том пришел на эту Землю, в эту свою короткую жизнь, чтобы мы смогли рассказать. 

Как оказалось, почти каждая женщина, которая оказывается в этой ситуации, чувствует себя в изоляции. Чувствует невозможность говорить о своей потере. Так, словно она проклятая, больная, не способная к материнству. Словно беречь других важней, чем себя. И новые малыши не лечат эту боль. И время не лечит.

В первый же день из разных концов Земли, кроме слов поддержки, пришли ссылки с рекомендацией обратиться в фонд «Свет в руках». Это фонд, который помогает семьям, пережившим перинатальную утрату на любом сроке. Фонд, который занимается профилактикой подобных утрат, обучает психологов и медперсонал. 

Уже через несколько дней мы с мужем общались с их психологом-волонтером, а я подала заявку, чтобы стать волонтером сама. В фонде действует система, в которой волонтер сам может определить круг интересных задач, обозначить время, которое готов выделять. Я маркетолог и специалист SMM, а такие руки оказались фонду очень нужны. И я рада, что я могу им помочь, могу сделать так, чтобы о них узнало еще больше тех, кому нужна помощь, и тех, кто готов помочь сам.

Теперь мне кажется важным, на уровне миссии, говорить. О себе и о других. О том, что такое бывает. О том, что каждая из нас не одна.

Нас много. О том, что мы имеем право на помощь. О том, что помощь возможна. О том, что мы не виноваты, и никак не могли повлиять. О том, как жить дальше.

Я очень хочу написать про это книгу. И история такой маленькой и такой огромной жизни нашего мальчика ляжет в ее основу. Все наши нерожденные и рожденные малыши, которые умерли, живы в наших сердцах, пока живы мы

И это важно

Фото: из личного архива Теххи Полонской

Первый раз я увидела сына во сне

Вся беременность физически была легкой. Первые месяцы я жила в большом напряжении. Боялась говорить о ней. Боялась, что малыш замрет. Боялась, что будет выкидыш. 

Тогда подруга, которая недавно родила отличного здорового малыша с третьей попытки, сказала, что у меня всегда будет повод бояться. До 13-й недели. До 18-й. До 28-й. До родов. Младенческой смерти. Страшных болезней. Падения с высоты. И я решила, что надо жить здесь и сейчас.

На 28-й неделе я поделилась новостью в своих соцсетях. На 30-й взяла официальный декрет. 

Где-то тогда увидела сон, как наш мальчик встает перед всем моим родом, как обещает быть здоровым и не рождаться раньше хорошего срока. Как бабушка Тамара узнает, что мы хотим назвать Томасом — в честь нее. Помню, как шутила, мол, стоит ли верить обещанию мальчика из сна про ПДР (1 сентября) и планировать дела на конец августа или нет.

Теххи Полонская

На осмотрах говорили, что он крупноват. Даже консультировались, не стоит ли отправлять на роды чуть раньше. Однажды увидели, что закрутился в пуповину, но через неделю раскрутился сам. Из-за жары я отекала, но врачи уверяли, что поводов для тревоги нет.

Хорошо, что не планировала дел. Мальчик чуть-чуть поспешил. Решил, что готов встретиться со мной в 37,5 недель. 

Вечером накануне, 16 августа, мы заехали в гости к друзьям, нам отдали коляску и ворох игрушек. Я села на стул, стоять было уже нелегко. Чувствовала, что малыш уже совсем низко. Думала, придет он раньше плановой даты? Почему-то казалось, что появится 29 августа, в день рождения бабушки и еще двух очень близких людей. 

Было поздно, наши друзья были в городе проездом, муж очень хотел спать. Сонные, мы вернулись в 11 домой и, не разбирая сумок, легли.

В два часа ночи 17 августа я почему-то проснулась, и у меня отошли воды. Мы вызвали такси до роддома, взяли сумки и отправились в путь. 

Мы ехали мимо разведенных мостов, взволнованные и счастливые. Пеленки и полотенца хранили машину от вод. Меня сразу приняли в родильное отделение, дали ночнушку, положили в «сонную палату».

Долго и счастливо

Люблю инструкции. Даже не обязательно их читать, но когда ты ковыряешь методом творческого нажатия кнопок очередную мультиварку, это как-то успокаивает: вот инструкция, вот гарантия.

А тут с первого же дня на каждую детскую проблему двести мнений, сто неправильных, одно железное районного педиатра, одно особое доктора Комаровского, смешай, не взбалтывай, выбери любое по вкусу. Кормишь в три часа ночи такой, глаза красные, спал в последний раз позавчера, но нет, увлеченно читаешь триста комментариев по проблеме «прививки: спасение от смерти или убийство наших малышей».

А первая скорая («мамочка, госпитализировать будем в инфекционное или на себя ответственность берете?», Боже, уберите с меня эту ответственность, я не знаю, я не брала, я хочу отойти на два шага в сторону и полежать в темной комнате с закрытыми глазами)?

А детский сад или не детский сад? А как сказать, что бабушка умерла? А как рассказать, почему люди злые бывают и что с этим делать (особенно, когда сам еще с пяти лет не решил, как с этим жить).

«Куда вы, сатанисты?!»

Три дня назад подвозила в Козельск пару. Парень и девушка. Очень интересные ребята. Волосы непонятных оттенков, все в черном, в железках всяких, черепах, татуировках. Это я уже потом рассмотрела.

Я бы, возможно, и не рискнула их к себе посадить, но, проезжая мимо, заметила, что парень просто обливается слезами.

Им нужно было на автовокзал. Они из Калуги. Слово за слово, рассказали, что ездили на могилу почившего отца Илиодора. Сами они его не знали, но много о нем рассказывал их друг — в прошлом наркоман. Я так поняла, мимо ребят эта тема тоже не прошла. Отец Илиодор пытался тому их знакомому помочь. Как, собственно, и многим. И его сейчас очень не хватает.

Но парень рыдал не поэтому.

Когда еще подходили к монастырю, их какая-то паломница заметила. И давай чихвостить:

— Да куда вы, сатанисты эдакие?! В таком виде в святое место! Да как вам не стыдно!

Ну и так далее.

Психанули они, развернулись и пошли восвояси. Хотя охранник готов был их приодеть. Дать девушке юбку, чтобы она поверх кожаных штанов натянула.

Идут, ругаются про себя. И тут их та паломница догоняет:

— Простите, извините, вернитесь!

Досвидос, у меня от вас депра! или Как подростку вернуться в Церковь

Парень с девушкой на нее дикими глазами смотрят, а она опять:

— Пожалуйста! Отец N сказал, что если я вас не верну, сама тоже могу больше не приходить.

Оказалось, один из насельников видел, как она их прогоняла.

Вернулись, монах этот сам их встретил.

— Сел на лавочку, поговорил с нами, — всхлипывал парень. — Не много и не о чем-то особенном. Но слушал я его, у меня аж сердце щемило. Добрый очень. А я даже не спросил, как его зовут…

Подъехали к вокзалу. Начали прощаться. Смотрела я на этого парня — брутального всего, прожженного, и думала: «Как же много может сделать одно только слово, сказанное с любовью. И вот он рыдает, как ребенок».

Потому что внутри у него ребенок и живет. Как и в каждом из нас. Который хочет, чтобы его любили и жалели. И в каждом сердце живет маленький Христос. Тот монах это знал и вышел Его встречать.

Еще думала, как было бы страшно, если бы эта встреча не состоялась.

Любовь к Тому, Кто на Кресте

«Радуйся, Живоносный Кресте Господень» – на этих словах у многих возникает недоумение. Интересно, что традиция эта пришла из древности, когда Крест Христов и Христос воспринимались как единое целое и Кресту поклонялись, обращаясь к нему как к личности. Для нас сейчас это, в общем-то, несколько странно, но древние христиане, похоже, не отделяли образ Креста от Самого Христа.

Древнее христианство вообще было крестоцентрично, для последователей Христа первых веков Крест служил не просто символом, а имел главное значение. В этом легко убедиться, если поехать, например, в Грузию. В огромном количестве храмов там Крест помещен в центре, как реликвия, величайшая святыня, связанная с тем или иным историческим персонажем. В сокровищнице в Тбилиси мы видим множество крестов, украшенных с любовью самым тщательным образом. Монастырь Самтавро, где еще при равноапостольной Нине видели крест, который воздвигался над Мцхетой – древней столицей Грузии: пребывая в таких местах, убеждаешься, что сама память, отношение людей ко Кресту свидетельствует об удивительной любви к Тому, Кто на Кресте был распят.

Мы часто забываем о Крестной жертве Спасителя, и потому в праздник Крестовоздвижения Церковь вновь и вновь напоминает нам об этом. Она предлагает провести этот день не как праздничный, когда мы можем возрадоваться, разговеться после дней воздержания, а наоборот, держать пост, принося наш дар распятому Христу.

eparhija-dalmatinska.hr

Тайное знание

Я была из тех принцесс, которые беременность провели в состоянии «жили долго и счастливо». В смысле, получение ребенка на руки мне виделось неким конечным результатом, финалом. Множество треволнений, забот, блистательная аналитика анализов, черный пояс по поиску в гугле на тему «что сказал врач на приеме и что с этим делать». А вот что будет дальше, я как-то упустила.

Некоторые, считающие себя дальновидными, хоть коляски выбирали и списки по необходимым покупкам в роддом на сто сорок один пункт сверяли. Я же не сделала и того, поэтому пришла к решающему моменту в чистоте и аскетизме: с рабочими материалами, книжкой легкого содержания на тысячу сто сорок страниц и резиновыми тапочками.

Список пришлось покупать маме, которая явилась с детского рынка счастливая и смущенная, держа в руках четыре пакета в стоимость примерно своей месячной зарплаты. В них не было и половины списка, зато было много розового, кружевного и 56 размера, то есть младенец вырос из этого роскошества примерно ко второй неделе жизни.

Так вот, молодого отца я понимала. Стоишь в палате, перед тобой пластиковый кювез, в нем – десятичасовое на этой земле и уже отдельное чудесным образом от тебя создание, запеленутое опытной медсестрой на манер сосиски в тесте.

Откуда-то из кокона иногда открываются глаза и смотрят в пространство не очень одобрительно. И ты, значит, такой, с высшим образованием и пачкой памперсов размера newborn в руках.

Господа маркетологи – не друзья молодой матери. На пачке написано, сколько ромашек уложено в каждое микроскопическое изделие, обещан лебяжий пух вместо детской кожи после использования, нарисован веселый младенец (очевидно, уже сухой, весь в ромашке, а главное – наверняка его мама знает, что с ним делать, а не то, что ты, не то, что ты). А инструкции нет.

Ладно, гугль всемогущий, немного фантазии, немного усилий по распеленыванию – и стою гордая, довольная, написавшая три смски мужу про несказанный свой успех. Приходит медсестра, снисходительно говорит: «О, уже третья палата! Задом наперед, мамочка, подгузник надела-то, а!».

«Репрессии точечные, а страх массовый»

— Где вы учились?

— Истфак МГУ. Я был американистом, занимался новейшей историей США. Писал диплом по Уотергейтскому делу.

— За железным занавесом трудно было изучать США, поэтому многие люди уходили в какие-то древние эпохи, там было поспокойнее.

— В древних эпохах тоже было интересно. У меня была любимая моя курсовая работа «Современники про Ивана Грозного». Тема Ивана Васильевича меня всегда увлекала, поэтому я сейчас очень пристально смотрю за тем, что происходит, в том числе, с его историческим образом. 

— Он тоже странно трансформируется.

— Ничего не странно, это же аватарка Сталина. 

Говорим «Иван Грозный», подразумеваем Сталина, говорим «Малюта Скуратов», подразумеваем Дзержинского или Берию, в зависимости от контекста.

Поэтому куда Сталин — туда Иван Грозный.

— Вас не пугает, что ему теперь ставят памятники?

— Меня больше пугают вещи более современного плана, актуального, а именно репрессии. 

— Вы считаете, что можно говорить прямо о репрессиях?

— Репрессии — это не обязательно большой террор, когда за полтора года расстреливают 800 тысяч человек. Главное, что начинается страх репрессий, это еще важнее, чем сами репрессии. Репрессии точечные, а страх уже массовый. Люди боятся.

— Как это может измениться, и может ли? Вы сказали, что для вас совершенно очевидно, что история идет в одном направлении.

— История не умеет включать заднюю скорость. Она, так или иначе, идет вперед. 

Все-таки, сколько бы мы ни говорили, что XX век явил образцы страшной, массовой средневековой жестокости, но тем не менее у большей части человечества представления о том, что такое хорошо и что такое плохо, сегодня отличаются от средневековых. Это хорошо. Пытаться архаизировать эти представления, говорить, что человек ничто, государство все; право ничто, начальник все; разделение властей ничто — это абсолютная архаика, которая не имеет исторических перспектив. Но в обозримом будущем нам придется жить в таких условиях.

— Что вас радует?

— Что есть возможность работать, да. Лично у меня она есть. Я занимаюсь историей, и еще где-то я могу говорить все, что считаю нужным. 

— Правду и ничего, кроме правды?

— Так, как я ее чувствую, да. Стараюсь, во всяком случае. Я не претендую на то, что я — носитель истины в последней инстанции.

Фото: Сергей Щедрин

Церковь всегда боролась с просвещением, со знанием и с наукой

• Марина Журинская. Только плохая наука отрицает религию, только дурная религия отрицает науку…
• Сергей Худиев. Так сколько ученых сожгли церковники?
• Протодиакон Андрей Кураев. О вере и знании
• Митрополит Иларион (Алфеев). Интеллектуальное свидетельство о вере
• Патриарх Кирилл: Научный поиск часто связан с подвигом всей жизни
• Владимир Щелкачев. Наука и религия
• Протодиакон Андрей Кураев. Что было случайным в отношениях веры и науки: конфликт или союз?
• Владимир Легойда. «Мученики» науки: Галилей и инквизиция
• Протодиакон Андрей Кураев. Церковь и рождение научной традиции
• Инквизиция. Просто статистика

Православие – религия неудачников, успешным людям она ни к чему. Творческие люди и ученые не верили в Бога

• Монахиня Иулиания (Денисова). Почувствовать последний призыв
• Иннокентий Смоктуновский: Без веры человек не вышел бы из лесу
• Астроном Владимир Сурдин: Я хотел бы «прожить» всю историю Вселенной
• Протоиерей Кирилл Копейкин – о физике без ответа и самом большом чуде
• 6 вопросов священнику-физику
• Михаил Цфасман. Бог и большая математика
• Параллельные миры пересекаются… в человеке – опрос среди ученых
• Блез Паскаль. Вероятность веры
• Всеволод Твердислов: Всё, чем я занимался в науке, придумывал сам
• Михаил Васильевич Ломоносов: «Но восприял меня Творец…»
• Андрей Десницкий. Почему приличный человек может быть христианином?
• Владимир Гурболиков. Разговор начистоту
• Современное искусство и христианство – взаимная ненависть или попытка диалога?
• Кшиштоф Занусси. О трудном выборе, культуре, человеке и Боге

Об инвалидности

Передаем вам слова благодарности от незрячих инвалидов из Удмуртии, Курской области, Красноярского края, Подмосковья и других регионов страны. «Православие и мир» первым забил тревогу по поводу закрытия центров реабилитации слепых в Волоколамске, Бийске и Железногорске. Из-за финансовых проблем 1 апреля в них были прекращены смены, людей, нуждающихся в социальной, психологической помощи и профессиональной подготовке, отправили по домам.

Наше издание поддержали многие федеральные СМИ, популярные блогеры, правозащитники, артисты, различные общественные организации. И все вместе мы победили. Центры получили деньги, инвалиды вернулись на занятия. «Как на крыльях летаем, — говорят участники новых смен в Подмосковье, Алтайском крае и Курской области. – Спасибо вам».

Мы делали репортаж о визите Ника Вуйчича в Москву. Австралийский проповедник, мотивационный оратор, благотворитель и писатель, не имеющий четырех конечностей вследствие редкого генетического заболевания, 15 апреля выступал в Кремлевском дворце. К сожалению, некоторые российские журналисты отреагировали на это событие весьма своеобразно. «Комсомольская правда», например, опубликовала скандальную колонку о том, что инвалиды не должны давать потомства. «Правмир» не оставил это без внимания, инициировал обсуждение темы, и «КП» удалила материал из уважения к общественному мнению.

21 августа 2021 года, 6:00–6:30

Шла четвертая ночь после родов, адреналиновый всплеск пришелся на первый день, после стала накатывать усталость. Больше от гибкой, как в детском лагере кровати, на которой чудовищно ныла спина, и еще от того, что грудь не хотела давать молоко.

Персонал приносил бутылочки смеси. Интернет говорил: только не корми из бутылки. Я не знала этого в первые дни, к тому же нас с сыном ругали за его низкий сахар и грозились не выписать в воскресенье. Бутылочка сама давала ему еду. Моя грудь — нет.

Маленький Томка до слез обижался на злую грудь, из которой ему не лилось. Я уговаривала его учиться ей помогать. В 4 утра к нам пришло несколько капель. Потом молокоотсос помог собрать волшебные 5 миллилитров, и я дала их малышу с пальца, он сладко почмокал и сразу уснул. 

Он так любил спать. Мне было от этого чуть тревожно, но говорят, что малыши, которые пришли чуть раньше срока, те еще сони.

В районе 6 утра я проснулась, чтобы его кормить и бежать на прививку. Я проснулась… А он уже нет.

Я не поверила. Он не был совсем ледяным. Не был синим. Он был… странным. И не открывал глаза. Но вдруг, вдруг просто так крепко спал? Вдруг он просто замерз? Вдруг я глупая тревожная мать. Вдруг показалось.

Оббежать коридоры, ворваться на пост, сдать дрожащими руками, срывающимся голосом — «он живой?!», «мне показалось?!» — в руки девочке-медсестре. Доброй и такой юной. Еще в 4 утра он корчил ей моськи, еще у нас с ней стало получаться добывать молоко. Еще в 4 утра все было в полном порядке.

И ее отчаянный крик. И «Господи, все же было с тобой хорошо». И бег на первый с пятого этажа. И надпись «реанимация». И «мамочка, подождите снаружи». И как мне казалось, его живой писк, но нет — писк оборудования.

— Сигнала нет. Сигнала нет. Сигнала нет.

— Нет смысла реанимировать.

Мы не будем, думаю я. Оттуда не надо звать. Это происходит со мной?

Сигнала нет. Сына нет, а я вот. Все отменилось? Отменилась беременность, роды, отменился малыш? 

Сигнала нет. А я есть. Вот они руки, которые только что держали его. А вот в руках его больше нет. В руках есть пустота. В душе пустота. 

Нет смысла реанимировать. Сигнала нет. Эта мордочка с трубочкой в носу. Это личико почему-то желтого цвета.

Телефон. Хоть бы взял сразу.

— Милый, привет, произошло самое страшное. Малыш умер.

И потом

Мне все время казалось, что наступит некий момент, когда я постигну все и по любому вопросу буду иметь твердое, определенное, подтвержденное авторитетами мнение. Может быть, к детскому саду? Может быть, ко второму ребенку? Когда ты, условно говоря, наконец разобрался в этой мультиварке, нашел все нужные кнопки, научился их включать, с Божьей помощью, гуглем и той самой инструкцией, уж извините аналогию.

Но нет. «Мама, со мной никто не хочет дружить» на второй день второго года детского сада. И сердце такое ух в пятки, и ты уже представил себе жизнь своего драгоценного отпрыска в одиночестве, травле и презрении, и сначала хочется всех «этих» убить, потом хочется найти оптимальный путь (его нет и не будет) и хотя бы правильно исполнить мягкий совет из психологической статьи про «конечно, с пониманием поговорите с ребенком».

На следующий день ребенок скачет по площадке с десятком дружочков, а ты, взрослый ответственный человек, спрашиваешь у воспитательницы, почему с моим ребенком не дружат. Воспитательница в ответ выкатывает глаза: это с вашей-то?? Не дружат?! И стоишь как дурак.

Или сидишь (как дурак же) на родительском собрании. Все на таких маленьких стульчиках, обязательно есть ответственная мама, которая поднимает Серьезную Проблему Туалетной Бумаги, веселый папа с отвлекающими шутками, мама вундеркинда, которая знает все пособия близлежащих школ.

Она вопрошает, почему в лучшей школе района учатся по программе «Начальная школа XXI века», а наши дети учатся по другой программе, и ты, оторвавшись от чтения исподтишка фейсбука на телефоне, старательно гуглишь названия учебников.

В голове бьется «дворником! Дворником будет! Все упущено, все потеряно, завтра все куплю, буду заниматься, буду вставать в семь и кормить правильным завтраком, буду читать на ночь, причем именно из пособия «Начальная школа XXI века».

В музыкальной школе, когда ко мне выходила учительница ребенка и докладывала, как занимается, что нужно сделать, вот тут хорошо, а тут похуже, я все время ощущала свое некоторое самозванство. Тетенька, это вы ко мне вообще обращаетесь?

Это вы мне сейчас говорите про контролировать, подтянуть, улучшить, принести альбом а4, разлинованный под нотный стан? Я вчера вышла из этих дверей сама, ну хорошо, не вчера, а почти двадцать лет назад, и где же моя инструкция, как все это сделать правильно?

Казалось, что знают родители. Непререкаемый авторитет, абсолютный напополам с дружбой, а потом вспоминаешь… Мама, говорю, тебе же было 24 года, когда ты меня родила? Ну да, говорит мама. Слушай, говорю, а вы были такие же с папой молодые идиоты, как мы, и не знали, что с этим всем делать?

Смеется.

Фото Дарьи Черновой

Уныние – сбой

Часто приходится слышать недоуменное возмущение: христианство – унылая религия, зацикленная на орудии позорной смерти. Но как раз уныние – один из печальных моментов, характерных для современного православия, потому что причиной этой печали является не что иное, как потеря христоцентричности в жизни христианина.

А Христос в Евангелии постоянно говорит о том, что человек призван к радости. «Сие сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет, и радость ваша будет совершенна», – читаем у апостола Иоанна в главе 15. В послании Павла к галатам говорится о том, что плод духа «есть любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание». Интересно, что радость как добродетель упоминается второй, сразу же после любви.

О детях

В апреле одними из самых комментируемых были статьи об умерших малышах, которых медики называют недоношенными. В России  родителям не дают их хоронить, если малыши не прожили 7 дней или не достингли определенного веса. Существует серьезная проблема, и обществу нужно ее решать.

Мы привлекли внимание и к не менее существенной проблеме – бэби-боксов, их противники и сторонники высказали свою точку зрения о законопроекте об «окнах жизни», повторно внесенном в Госдуму. Одновременно издание рассказывало о хорошем — о семье волонтеров, помогающих детским домам и усыновивших замечательную девочку Василину, и о том, как россияне становятся родителями для детей с ВИЧ

Одновременно издание рассказывало о хорошем — о семье волонтеров, помогающих детским домам и усыновивших замечательную девочку Василину, и о том, как россияне становятся родителями для детей с ВИЧ.

Мы с мужем очень хотели детей

Когда я появилась на свет, моей маме было 36, папе 44. Я даже не знаю, была ли я запланированным ребенком, но точно — очень любимым. Мама с папой не жили вместе, их браку мешала моя бабушка, мать отца, она вообще была против того, чтобы папу с кем-то делить. Требовала первые месяцы от мамы делать аборт, грозила покончить с собой. Но потом, каким-то чудом, полюбила меня, прикипела. 

Думаю, на ее характере сказалось, что она прошла через всю блокаду с ребенком (моим папой) на руках. Вернее, вошла она в нее с двумя. А вышла с одним. Без мужа, без младшего сына, без матери и отца. 

В итоге мои родители поженились, когда бабушка умерла, с тех пор всегда были вместе.

Я вышла замуж в 30 лет. Мы с мужем оба очень хотели детей, как минимум одного, но все как-то не складывалось. Каждый из нас был запуган не обнадеживающими диагнозами. Но мы не хотели прибегать к ЭКО — боялись его онкогенных последствий, потому что от онкологии не стало моего дедушки, онкологией переболела бабушка, папа и мама. 

Я была сама поздней, кроме того, у меня был свой небольшой бизнес на старте, который требовал много внимания, и я была готова к тому, что стану мамой после 30 лет. Но в 33 стала переживать, что мы не успеем.

А потом стало не до того. На семью обрушилась лавина потерь. 

В 2018-м онкология забрала отца. Летом 2020-го от рака сгорела мама. Несколько месяцев я жила в другом городе, ухаживала за мамой, потом занималась разбором вещей, бюрократией. 

А в голове все крутилось, что год был сакральным. Маме было 36, когда появилась я. Мне было 36, когда не стало мамы. Вот бы, думала я, в мои 36 к нам пришел бы ребенок. 

И он пришел. Почти по задуманному. Я забеременела в середине декабря, в тот день, когда мне исполнилось 37.

Весь декабрь, помню, думала о том, как нынче непросто метеозависимым. Какие неприятные осложнения после октябрьского ковида. Как жутко хочется спать. Как устаю. Как мутит. Помню, как на корпоративах и праздниках не хотелось ни капли вина. Как на шестой день задержки я все еще думала, что это все простуда и нервы. 

Как муж предложил купить тесты. Как у меня тряслись руки, когда я делала заказ в онлайн-доставке (два теста и два шоколадных яйца, чтобы заесть стресс). Я не верила, что у нас наконец получилось. Боялась, что нет. 

Оба теста показали две полоски. Вторая на каждом была бледной-бледной. Но это был ответ «да».

Об актуальном

В апреле редакция подготовила большой острый материл о проблемах во взаимоотношениях Церкви и музеев — искусствовед Левон Нерсесян,  специалист по древнерусскому искусству и старший научный сотрудник Третьяковской галереи поделился своим видением того, как Церковь и музеи могут вместе сохранять памятники.

«Правмир», не впервые организующий горячие линии с опытными врачами, обстоятельно побеседовал с онкологом Михаилом Ласковым, медик ответил на наиболее распространенные и сложные вопросы о раке.

И, наконец, Правмир оцифровал весь архив богословского альманаха альманаха «Альфа и Омега», главным редактором которого была филолог, публицист Марина Журинская, теперь уникальный богословский альманах с эпохальными текстами доступен на Правмире.

Начинается новый месяц, всех нас ждут новые открытия, события, сообщения. Со святыми днями Страстной седмицы и приближающейся Пасхи!

Все религии, не только христианство, ведут к одному Богу

• Протодиакон Андрей Кураев. Если Бог есть любовь
• Профессор Алексей Осипов. Сущность христианства и его искажение
• Протоиерей Алексий Уминский. Почему люди выбирают разные религии?
• «Диалог религий»: идеология и практика
• Протоиерей Михаил Шполянский. Почему – Бог, почему – Христос, почему – православие?
• Протодиакон Андрей Кураев. Почему христиане говорят Богу «Ты»?
• Сергей Худиев. Религии разные, а Бог…?
• Как я перешел из католицизма в православие
• Михаил Эпштейн о надконфессиональной вере
• Профессор Алексей Осипов. Чем православие отличается от католицизма и протестантизма?
• Профессор Алексей Осипов. Почему именно православие – истинная вера?

«Такая беда свалилась на Землю»

— Мне вспомнился артист, который нацепил недавно желтую звезду в знак протеста, что в ресторан не пустили. Возможно ли, что идет какая-то девальвация темы гетто в массовом сознании и ваш фильм из-за этого особенно актуален?

— Да по глупости он ее нацепил, ничего плохого не имел в виду. Не подумал, как говорится. Я бы не сказал, что фильм сейчас актуальнее, чем обычно. Это тема вечная.  

— Для вас как для историка в работе над материалом было, наверное, не так много нового. Что потрясло?

— Потрясают всегда детали. Скажем, юденраты — еврейские наместники гетто, работающие по приказу из гестапо. Эти люди должны убить сколько-то, чтобы спасти большинство. Кто они? Нелюди, которые предают своих, или герои? Это очень неоднозначный вопрос, который и не имеет прямого решения. 

Конечно, я не знал о том, что гестаповцы снимали кино в Терезине (было снято несколько пропагандистских фильмов о том, как сытно, весело и привольно живется в гетто — Прим. ред.), да и не только там. Это производит впечатление. Монтажом фильма занималась жена (Марина Сванидзе — Прим. ред.). Она — человек с тонкой нервной организацией. Как она это все монтировала, я не знаю. 

— Лично меня еще потрясло сочетание огромной истории, которую делают Сталин, Гитлер, Молотов, Риббентроп, — и истории маленькой, человеческой, по которой большая проходится катком. Вы нашли две ветви одной семьи, которые живут по разные стороны океана, но встречаются накануне Первой мировой. Американцы приезжают к литовцам в гости.

— Это сюжет, составленный из роликов семейной хроники, которую нам просто подарил наш товарищ и коллега. Спасибо ему. 

Николай Сванидзе

— А потом одни возвращаются домой в Штаты, другие остаются дома в Литве. Всего-то проходит совсем немного времени — и литовская ветвь попадает в ад.

— Да, именно так.

— В этой теме возможно какое-то утешение, какой-то катарсис, как в Яд ва-Шем в Иерусалиме? Ведь когда проходишь сквозь все залы этого музея, сквозь историю холокоста, и выходишь наружу, в Зал имен, то вдруг понимаешь: все то чудовищное, что сделали с этим народом, привело не к его исчезновению, а к его новой славе. Хотели истребить, а вписали в историю до конца времен. 

— Вы знаете, я не хочу… Вернее, хочу, но не готов поддерживать оптимистическую ноту, которая звучит в вашем вопросе. Когда убивают такое количество людей, луча света нет. Меня поразило, когда я узнал, что в Бабьем Яру два слоя жертв. Первый слой — это украинские крестьяне и русские, которые умерли от голода во время голодомора 30-х годов. А над ними лежат евреи, которых гитлеровцы казнили в 1941 году. Два слоя уничтоженных людей — по классовому признаку, потому что большевистская власть ненавидела крестьян, и по национальному, потому что гитлеровцы ненавидели евреев. Вот так они побратались в земле. 

Крестьянство с тех пор так и не появилось, нет его. От еврейского народа половину уничтожили.

Половину! В этом просвета нет. Шесть миллионов человек с детьми. Они бы все жили. 

— Что мы можем сделать перед лицом этой трагедии? Помнить?

— Помнить и рассказывать. Она не имеет оправданий, она не имеет утешений, еще раз повторяю. Так было, и все. Вдруг, ни с того ни с сего, свалилась такая беда на Землю.  

Перед Крестом нельзя молчать

С другой стороны, в православной традиции изображения Распятия мы видим, как Христос как бы обнимает весь мир.

Церковь очень ярко демонстрирует это нам в притче, которую читают в храмах в воскресенье перед Воздвижением. Один из гостей вошел на пир к царю в «небрачной одежде». Представьте только: царь подходит к человеку, который совершенно не готов предстать пред его царским взором, и обращается к нему удивительным словом – «друг». К кому еще в Евангелии обращается Христос так же, помните? Правильно, к Иуде. То есть человеку, пришедшему с намерением совершить зло, Господь говорит «друг»… Это – объятия, выражение любви божественной. И тут же Господь переживает предательство. Возможно, Иуда именно этого и не смог перенести, такого кошмара страшного – любви, которая, зная обо всём, ни на секунду не переменилась.

И в притче царь собрал на брачный пир вместо званых, но не пришедших, людей увечных, хромых, нищих. Наверное, как писал, опять-таки, владыка Антоний Сурожский, их отмыли, очистили, одели в нарядные одежды. И вот к одному из гостей, скорее всего, незнакомому и вообще непонятного происхождения, царь подходит и говорит «друг». И что происходит дальше? Ответом на эту открытость Господа и царя является зловещее молчание этого человека.

Такими зловеще молчащими нередко предстаем и мы перед Крестом Господним. Но нам нельзя оставаться молчащими, нужно ответить – покаянием, переменой ума. Необходимо стать совершенно иными. Мы должны предстоять перед Крестом, не просто созерцая его как некий образ и великую реликвию, а сделать шаг навстречу, припасть в эти объятия распятого Христа. В этом, как мне кажется, квинтэссенция праздника Воздвижения.