«не по вирусу корона»: архимандрит савва (мажуко) рассказал гомельчанам о панике, бескультурье и страшных грехах

Простые люди ближе к жизни

– Любой человек, глядя на таких деток, глядя на безвинные страдания, наверное, хотя бы раз в жизни задавался вопросом: «Господи, как же так?». Вам приходилось когда-нибудь сомневаться в Боге?

– Нет, у меня никогда таких проблем, честно говоря, не было, потому что воспитывался я среди очень простых людей. Я вырос в районе, который у нас называется Сельмаш – это заводской район, бандитский. И периодически выступаю в роли переводчика между двумя разными мирами – миром интеллигенции, рафинированной, и миром этих простых заводских людей, которые не понимают трагизма и проблем, которыми мучаются интеллектуалы и «изощренцы», как мы их называем – люди, которые привыкли к каким-то высоким эстетским образцам. С другой стороны, интеллектуалы не понимают, чем мучаются эти простые люди!

Вы знаете, я просто видел, как моя бабушка или прабабушка, мама, дедушка, отец реагировали на какие-то жизненные сложности, на болезни и так далее – я никогда не видел ни примеси ропота или какого-то протеста. Люди принимали тяжелые обстоятельства как должное, потому что это жизнь. У кого-то должны рождаться такие дети – значит, у меня родился. Здесь есть какая-то очень мудрая простота, мне кажется.

– Получается, простые люди ближе к жизни?

– Да, вы правильно сказали, они ближе к жизни. Эти простые люди, особенно люди, которые знали бедность и голод, они очень ценят само то, что они живы. Сам факт. С этого факта, с переживания того, что ты жив, начинается любая философия.

Я недавно читал о Николае Рыбникове – это один из моих любимых советских актеров. Помните, «Весна на Заречной улице», «Девушка без адреса»? Он поет знаменитую песню: «Когда весна придет, не знаю…». Так вот его в 11 лет с мамой эвакуировали, в 1941 году, в безопасный город Сталинград… Никто тогда не знал, чем это закончится. И когда город поливали огнем, жители просто хаотично переправлялись через реку, кто как мог. Этот 11-летний мальчик, который не умел плавать, хватался за борта лодок, ему отбили руки, пытаясь его отцепить, потому что лодки были перегружены, но он все равно цеплялся, держался и как-то переплыл реку.

Меня потрясла его фраза, когда он вспоминал об этом событии. Он говорил, что после этой переправы его так распирает жажда жизни, что он не может никак надышаться, нажиться никак не может! Это признание дорогого стоит.

Мне кажется, Господь иной раз нас одергивает, чтобы мы бросили гоняться за иллюзиями, за такими, как карьера, деньги, признание, слава, а пережили сам факт того, что мы живы.

Простые люди, которые кожей переживают, что живут, они, может быть, не способны это отрефлексировать, но они в восторге от этого!

Замечательный французский писатель Эрик-Эммануэль Шмитт недавно издал книгу очень исповедального характера. Может быть, в литературном отношении она слабая, но… просто я всегда подозревал, что он – христианин! В этой книге он говорит о том, как обрел веру. От своей праздной парижской жизни он решил предаться экстремальному туризму и уехал в Сахару на экскурсию. И там заблудился, отбившись от их экспедиции… Он сутки с небольшим провел один среди песка и неба и в этом ужасе он обрел Бога. И вот этот писатель тоже признается, что его биография началась с момента, когда он в детстве начал задумываться и вдруг пережил открытие о том, что он жив. Мне кажется, нужно держаться за это – за то, что ты жив, за то, что кто-то жив.

Монах под прикрытием

Уточню: сербы более правы, что вовсе не означает неправоту русских, поскольку наш обычай празднования дня Ангела тоже не совсем частный. Ведь нас, празднующих, как минимум двое: я и мой покровитель. Например, когда я отмечаю свой день Ангела, это, на самом деле, наш с преподобным Саввой Звенигородским праздник — общий, один на двоих, в тесном кругу, когда я особенно глубоко ощущаю его заботу и покровительство. Он — мой Ангел-хранитель. Может быть, самый главный. Но не единственный. В монашестве я — Савва, в миру — Дмитрий, и хотя я уже не один десяток лет ношу другое имя, святитель Димитрий Ростовский продолжает меня опекать. Прожив несколько лет в монашестве, я как-то прочёл подробное житие святителя Димитрия. К тому времени я уже был иеромонахом и «заслуженным» регентом хора. И каково было моё изумление, когда я узнал, что последним, кто видел святителя Димитрия живым, был мальчик-певчий из его хора. Именно ему умирающий митрополит рассказал, прощаясь, о своей жизни и дал последнее напутствие. Как вы думаете, звали этого певчего? Правильно. Савва. Эту историю не знал ни я, ни человек, давший мне имя в постриге. И всё мне кажется, что это сам святой Димитрий подобрал мне не только имя, но и надежного заступника.

Но кроме преподобных Саввы и Димитрия есть и другие святые, которые явно за мной присматривают. Не буду выдавать всех имён и паролей, скажу только, что среди этих опекунов и хранителей есть, — я это живо чувствую, — мои предки, вымаливавшие нашу семью, дедушки и бабушки, которые стали ангелами-хранителями нашего рода, потому что ни одно молитвенное слово, ни одна слезинка или «капли часть некая» не проходит бесследно. И если живы мы, и род наш продолжает цвести и ветвиться, верю и слишком знаю, что это по молитвам наших скромных предков-тружеников. У каждой семьи есть такие хранители и опекуны. У каждой. Зёрна добра, посеянные нашими предками, прорастают в новых поколениях. Как и зёрна зла.

Нравоучение или Единство?

Бывает такое, что стоит двадцать лет человек в церкви, а рядом с ним те же двадцать лет стоит в храме другой человек. Они друг с другом здороваются, но даже по имени друг не знают. Где здесь Церковь?

Церковь — не просто набор нравственных догм, не просто нравоучение. Нравоучение — это Лев Толстой. Он составил свое прекрасное «евангелие», из которого убрал все самое главное в Евангелии и оставил только нравоучительную часть христианства.

Христианство не ограничивается набором нравственных тезисов. Христианство — это все-таки Евхаристия, единство во Христе. Если бы христианство ограничивалось набором нравственных тезисов, мы бы строили очень хорошую, замечательную, я бы сказал, идеальную жизнь здесь на земле. Но мы пытаемся созидать что-то в будущее — в Царствие Божие устремляться. У нас, говоря богословскими терминами, есть эсхатологическое устремление. Церковь живет в эсхатологии — не в апокалипсисе, а просто каждый день устремлен в вечность.

То, что мы занимаемся социальным деланием, помогаем нищим, убогим, заключенным — это замечательно. Мы не можем без этого жить, любовь — это часть жизни христианина. Мы не можем не совершать дел любви, потому что Бог есть любовь. Но мы это совершаем не как единственное, чем мы занимаемся. Центр нашей жизни — Христос, Евхаристия, и наше единство в приходе — в Евхаристии.

Единство, которое осуществляется в приходе, мы по идее должны распространять вокруг себя. То, что мы едины в приходе, в Теле Христовом, как-то должно отражаться на всей нашей жизни.

Фото Анны Гальпериной

Мечта: погладить лисичку

– Отец Савва, Вы мечтали стать священником в детстве?

– Нет. Я много кем хотел быть. А когда начал ходить в церковь, я не мечтал стать священником, я просто знал, что я им стану. Это очень странно, но это так.

Недавнее сделал потрясающее открытие, до сих пор его переживаю. Мы как-то сидели на праздничной трапезе в монастыре, я стал задавать вопросы братьям: кто о чем мечтает? Наш регент сказал, вздохнув: «Знаешь, Савва, я очень горячо мечтаю погладить по голове волка или лисичку».

Человеку 60 лет, и он мечтает только об одном: чтобы погладить по голове волка! Это для меня было настоящее откровение. Я и себе задавал этот вопрос и понял, что я ни о чем мечтаю, это меня даже как-то испугало. У меня как-то всё есть, причем очень давно, мне нечего даже просить – всё, что мне нужно, у меня есть. Поэтому стать священником я не мечтал.

– Вы часто сталкиваетесь с людскими претензиями к Церкви, обращенными именно к Вам как к священнику?

– Бывает. Я недавно ехал из Москвы в Гомель, и на меня напало не только наше купе, но и с боковушки тоже на меня напали. Хотели, чтобы я дал ответ, почему попы ездят на мерседесах. Я говорю: «Ребята, я с вами еду в плацкарте на верхней полке. Какие ко мне претензии? У меня даже машины нет». Но нет – дай ответ, пожалуйста.

Чаще всего, когда люди начинают высказывать подобные претензии, ответ они услышать не хотят. Просто им хочется, например, свою обиду высказать или на кого-то возложить вину. Иногда эти претензии к священникам прикрывают элементарную зависть или распущенность – это честно так: люди просто завидуют, видя священника, например, на хорошей машине. Просто завидуют. Почему-то считается, что священнику можно хамить, например. Одним словом, все проблемы от распущенности и невоспитанности.

– Случается, человек видит такие нестроения в Церкви, и это его отталкивает… Вот и в Вашей книге, например, есть статья о епископах, о злоупотреблении властью и конфликтах. Человек церковный должен на такие вещи закрывать глаза?

– Не стоит обобщать. Мы же просто люди, мы всего лишь люди. Священник может быть твоим соседом, он может заезжать в твой магазин, покупать кефир и стоять в очереди рядом с тобой, у него может быть гастрит или язва желудка, или сахарный диабет. Это всего лишь люди.

Зачем это всё? Причина осуждения – еще в нашей дикости. Мы живем в нерелигиозной стране. Мы – дикий народ. Может быть, это в Белоруссии больше чувствуется, чем в России, потому что Белоруссия была самой атеистической республикой. Мы пока еще не доросли до культуры дискуссии – вот в чем проблема! Может быть, епископы и высшее духовенство готовы обсуждать многие болезненные вещи, но в культурном плане, в цивилизационном мы не готовы.

Понимаете, Церкви сейчас не хватает именно цивилизованности. Ведь что такое цивилизованность? Это набор устоявшихся механизмов, которые помогают закрывать болевые точки, проблемы. Например, есть некие вопросы, связанные с церковными финансами – очень болевая точка. Конвертики, разные налоги, отчисления, несправедливые какие-то претензии. Здесь не нужно ломиться в открытую дверь. Есть уже выработанные в других церквях или в светских учреждениях механизмы, которые позволяют следить за финансами. Их просто нужно внедрять.

Проблема еще и в том, что у нас дискуссия превращается, чаще всего, во взаимные оскорбления и ругань. Есть у вас в России дискуссионный клуб «Валдай» – то, что я читал о нем, меня очень впечатлило. Вот нам нужен церковный «Валдай»! Не официоз, когда выходит епископ или архимандрит и читает доклад, а все остальные дремлют, начиная со второго ряда и даже в президиуме, а живая дискуссия, очень откровенная.

А у нас пока – если человек с тобой не согласен, нужно непременно анафему на него возложить почему-то…

Самая крепкая дружба начинается… с драки

– Есть такое суждение: что человек всегда один. Что бы мы для других ни делали, с кем бы ни дружили, мы одни – на каком-то глубинном уровне всегда остаются только человек и Господь. Согласны?

– Нет, не согласен. Человек никогда не один. Одиночество – это, чаще всего, изнанка тоски по одиночеству. Рильке одной из своих возлюбленных писал как-то: «Мне хочется стать ежиком, свернуть лицо полностью и глядеть только в самого себя и никому его не показывать». Но это никогда не получается, всегда присутствуют какие-то люди, пусть даже портреты людей.

Мне кажется, человечество – это единый организм, и ты от него никуда не денешься. Может быть, мы страдаем от одиночества именно потому, что нам хочется как-то уединиться, но это никогда не получается, ведь каждый человек тянет за собой целый шлейф других людей.

– Вот человек приходит домой после работы, он один, сидит и грустит – какое ему дело до человечества?

– Я скажу простую очень вещь – надо молиться. Знаете, я себя сам, например, заставляю. Когда иду по улице или смотрю новости, всегда к этой новости или к этому событию стараюсь привязывать молитву о человеке, который в нем участвует. Когда ты молишься за другого человека, ты начинаешь ощущать кожей, что вы – одно. Вы идете по улице, видите, как поехала Скорая помощь, и говорите про себя: «Господи, помоги больному, помоги врачу», – и это уже не чужие для вас люди.

– Монашество – оно об одиночестве? О ёжике, который сворачивается, чтоб никто не мешал?

– Нет. В монашеских книгах такой парадокс встречается, в «Добротолюбии», например – чем больше монах удаляет себя от мира, тем ближе он к нему. Мне кажется, святые люди, чем больше они молятся и себя ощущают, тем больше начинают чувствовать других людей. Отсюда дар прозорливости, например, он ведь от кожи!

Помните, у Заболоцкого стихотворение есть про некрасивую девочку? Он восхищается этой девочкой – некрасивой, рыженькой, в драном платьишке. Она видит, как двум мальчикам отец подарил велосипед, и ликует, смеется, переживая эту их радость, как свою. И Заболоцкий в конце говорит:

А если это так, то что есть красота И почему её обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, Или огонь, мерцающий в сосуде?

Когда чужая радость переживается, как своя, у тебя нет барьера собственничества. Мне кажется, святые люди, всё больше приближаясь к Богу, понимают, что всё – наше, всё – мое. И я чей-то, и не только Божий, и ваш. «Искренне ваш» – это, значит, буквально нужно понимать.

– Звучит прекрасно, а почему все так не могут?

– Трусость у нас, мы боимся – боимся дружить, боимся любить.

Любая дружба и любовь, например, для меня – это всегда разновидность борьбы. Я вообще считаю, что самая крепкая дружба наверняка должна начинаться с драки, как и самая крепкая любовь.

– Борьба с чем, с кем?

– Это борьба не агрессивная, а тут, скорее, спортивный азарт, понимаете?  Когда вы читаете книгу, вы сражаетесь с автором. Вы вступаете в единоборство, например, с Львом Толстым, вцепляетесь в его бороду, пытаетесь ее выдернуть, то есть понять, что он хочет сказать. Понимание – это тоже разновидность борьбы, и тут автор меня кладет на лопатки. Я пять раз читал «Анну Каренину» и никак не мог дочитать до конца, бросал этот толстый том! В конце концов, на шестой раз я прочел роман на одном дыхании, что-то до меня дошло, что-то случилось. Я этот спарринг выиграл, мне кажется.

– А что значит борьба в дружбе?

– В дружбе – то же самое. Мы постоянно должны совершать усилия, чтобы дружбу свою подтвердить. Усилия состоят в том, что мы знакомимся каждый раз, когда мы встречаем этого человека. И то же самое в семье. Почему супругам нужно быть почаще вместе, ни в коем случае надолго не разлучаться, не отпускать друг от друга, потому что каждое утро жена знакомится со своим мужем, а муж – со своей женой. Кстати, с воспитанием детей то же самое. С детьми вы сражаетесь – кто кого!

– Как же Сент-Экзюпери? Который писал, что любовь – это когда вы смотрите в одну сторону, а вовсе не когда деретесь…

– Жена заставляет мужа смотреть в одну сторону, муж ее в другую, и – кто кого! В конце концов, появится та самая сторона, куда им обоим нужно смотреть. Василий Розанов говорил, что на самом деле девушка только наполовину сделана своими родителями, всё остальное доделывает муж. То же самое справедливо в отношении мужчины – мужчину делает жена в браке. Это борьба!

Как скульптор… Знаете, как Микеланджело говорил: «Я беру кусок мрамора и отсекаю всё лишнее». Это большое усилие – с камнем работать, превратить его во что-то изящное, придать ему форму очень тяжело. В браке именно это и происходит: жена лепит что-то из мужа, муж что-то из жены, и в конце концов, получается нечто прекрасное.

Митра для апостола

Обычно выражения «стать священником» и «принять сан» мы воспринимаем как синонимы. Только слово «сан» как-то режет слух. Осанка, приосаниться, сановник – говорят, русское «сан» восходит к древнеиндийскому sanu, которое имело значение «вершина, высота». При этом фраза «церковный сановник» – звучит уродливо.

Хоть и принято в нашей традиции епископов называть преемниками апостолов, у меня язык не повернётся назвать апостола Павла церковным сановником. Каким бы величественным его ни изображали художники барокко, апостол язычников был простым тружеником Евангелия, скромным служителем Слова. Если вы не согласны, проведите мысленный «иподьяконский» эксперимент: облачите апостола Павла в архиерейские ризы – постелите орлец, поднесите подсаккосник, епитрахиль, палицу, пояс и поручи, расшитый саккос, омофор, митру под цвет облачения, крест и панагию и не забудьте дать ему в руки трикирий и дикирий, чтобы он благословил народ в имперском великолепии.

Вы можете себе представить апостола Павла в архиерейской митре? Я не могу. Начинаю смеяться.

Думаю, что и апостол Павел катится со смеху, глядя на пышные встречи своих преемников.

Только нет смысла пробиваться в высшее сословие, ведь по большому счёту все мы – епископы, священники, дьяконы – служители, то есть диаконы. Если мы сместим ударение со слова «сан» на «служение», тогда совершенно естественно разговор будет идти не о статусе, правах и привилегиях, а об эффективности нашей работы.

– А какая у Церкви работа? Какой у Церкви интерес?

– Все церковные интересы заключены в одном слове: Евангелие – благовестие о Боге Воплощённом, Распятом и Воскресшем. Это и есть наш церковный интерес и церковная работа, качество которой измеряется не положением Церкви в государстве, не финансовыми успехами, а евангельской эффективностью. И если этой эффективности мешает сословная изоляция духовенства и привычное для всех «крепостное право», не пришло ли время отказаться от феодальных отношений в пользу евангельских?

Фото: optina.ru 

Аккумулятор благодати

В отличие от безбрачного епископата, высшего духовного сословия, приходское духовенство – это не просто священники, но ещё и их семьи – жёны и дети. К членам семей священников предъявляются особые требования, причём характер этих требований таков, что батюшка всю жизнь находится словно под перекрёстным огнём, который ведётся с различных позиций – со стороны иерархии и со стороны народа.

По остроумному замечанию Василия Розанова, священник для прихожан – это мешок благодати. Очень точно подмечено! Многие батюшки согласятся с Розановым, потому что с горечью замечают, что верующие нами просто пользуются как «накопителями благодати», «аккумулятором божественных энергий». И совсем не важен ты сам, твоя жизнь, интересы, достижения или проблемы – вот тут покропи, здесь благослови и малого помажь маслицем – сколько с нас?

В гениальном романе Грэма Грина «Сила и слава» рассказана история католического священника, который продолжает своё служение в период мексиканской революции. Мы хорошо помним, что стало с Русской Церковью после 1917 года, но похожие события проходили в это же время в Мексике: закрывались монастыри, церковные школы, священники были поставлены вне закона, и многие из них – казнены просто за совершение литургии.

Герой Грэма Грина тайно посещает деревушки, чтобы отслужить мессу, покрестить детей, помолиться за усопших. Только рассказ не о подвижнике, а о «пьющем падре», у которого даже есть дочь от случайной связи. Это глубоко несчастный, одинокий и невероятно уставший человек. Меня поразил эпизод, когда этот священник, несколько суток пробиравшийся к деревне через душные тропические леса без сна, пищи и отдыха, приходит, наконец, к людям и просто хочет поспать. Но крестьяне скорее будят его, чтобы он успел покрестить, исповедовать и отслужить мессу, потому что слышно, что скоро подойдут войска и священника, скорее всего, схватят и расстреляют, а у нас тут дети некрещеные. А падре всё умоляет: спать, спать… Но соглашается сначала совершить требы.

Вы думаете, такое безжалостное и потребительское отношение к священнику свойственно только безграмотным мексиканским крестьянам? Им нет дела до его одиночества, их не волнуют его грехи и проступки, с него нужно просто получить порцию благодати, а потом – хоть расстреляйте, раз вам надо! У русского человека, и это не редкость, отношение к священнику тоже магическое: это источник благодати, и качество этого сосуда не очень важно, главное, правильно эту энергию туда закачать, а потом корректно извлечь. Магия всегда амбивалентна, всегда с двойным дном – притягивает и отталкивает

Священник – это хорошо, но лучше его избежать, держаться подальше, но не сильно удалённо. Поэтому «батюшка, благословите» соседствует с опасением, чтобы поп дорогу не перешёл.

Один товарищ меня спрашивал:

– А если собрать полный самолёт батюшек, тогда уж он точно не разобьётся?

И откуда такие идеи у людей даже образованных?

Первый и единственный раз, когда мои студенты сдали мне вовремя эссе, был тот день, когда я неудачно пошутил:

– Кто не сдаст работу к четвергу, прокляну!

Написали все, даже заболевшие! И откуда столько религиозного ужаса в светском вузе! Неожиданно! Никогда так не делайте!

Жизнь как общение

Вот если мы говорим о молодежных движениях — этот клуб возник в 2010 году, если говорить о церковных реформах, как следствие того, что Святейший в какой-то момент начал говорит, чтобы на приходах занимались не только проповедью, требами и совершением служб (хотя это — главное), но и работой с молодежью, социальной работой и так далее. Отсюда — ряд настоятелей, в том числе и владыка Кирилл как наместник Донского монастыря решили создать какие-то клубы, ячейки, где можно общаться.

Собственно, это общение — это и есть часть нашей церковной жизни. Если мы встретились в воскресенье, пообщались, даже совместную трапезу провели, а потом разбежались и до следующей недели забыли друг о друге, а потом снова встретились, с любовью, с радостью, со всей дружбой только в воскресенье — то где здесь церковная жизнь? Это просто наши встреча раз в неделю или два раза в неделю.

Мне кажется, церковная жизнь должна быть во всем: в том, что мы общаемся, в том, как мы общаемся.

Мы с нашей приходской молодежью недавно ходили на большую экскурсию «Москва купеческая». Не только экскурсовода послушали, но и друг с другом поговорили. К сожалению, я после этого убегал на встречу, иначе после этого посидели бы еще, чаю попили.

Архимандрит Савва (Тутунов) на встрече с молодежью своего прихода

Проще младенческого лепета…

— У Вас есть какие-то любимые места из Евангелия, которые особенно трогают?

— Таких очень много. Я скажу честно, что Евангелие – это книга, которую я боюсь читать. Для меня это всегда — подвиг. Сегодня утром я открывал Евангелие, и всегда это для меня определенное усилие. Оно связано не с тем, что я себя заставляю как-то… Просто это — событие, я так скажу.

Меня особенно трогает Евангелие от Марка: там есть вещи, которых у других евангелистов вы, наверное, не встретите — такие детали человечности Христа, которые просто меня иногда доводили до какого-то онемения, даже не минутного.

Например, Христос молится над дочерью Иаира, Он воскрешает ее из мертвых, совершив это эпическое чудо, совершенно потрясающее, немыслимое, ни с чем не сравнимое, и потом говорит: «Вы же дайте ей кушать, вы же покормите девчонку». Это настолько трогательно!

Или в том же Евангелии от Марка ученики принимают людей — такая странная деталь, что у апостолов тоже были такие «приемные часы», и когда они устали от людей, Христос им говорит: «Идите, отдохните, потому что вы целый день трудились, целый день были на людях, вам нужен отдых». Понимаете, это человеческое участие, оно меня очень сильно трогает.

Есть замечательный фильм, по-моему, начала 60-х годов — «Дом, в котором я живу», там еще снимался актер Земляникин. Фильм потрясающий, я его очень люблю! Еще в детстве меня потрясла там одна сцена, когда парень, которого играет Земляникин, приходит с фронта в отпуск, узнает, что его девушка любимая – здесь, в соседней квартире. И он бежит ее навестить, а она от бессилия даже не может открыть ему дверь. Он прибегает домой, хватает банку консервов, маме говорит: «Мама, она же голодная!» Это такая фраза, и она так сказана! Это может, наверное, понять человек, который пережил голод другого, как свой собственный.

Христос, когда Он переживает за девочку, которая не кушала, или за уставших учеников или голодных людей…Такое ощущение, что Он сам этот голод сейчас пережил намного ярче, чем их собственный голод и немощь, их усталость. Если говорить о Христе, Кто Он и какой – вот Он такой. Разве можно найти какие-то подходящие слова, чтобы что-то еще к этому добавить? Понимаете, если говоришь о Нем, то нужно говорить очень простые вещи. Евангелие именно таково – оно очень простое. Эта простота даже иногда пугает, потому что оно гораздо мудрее любой философии, любых Гуссерлей и Хайдеггеров. И в то же самое время, оно проще младенческого лепета – именно в этом его подлинность и глубина, которая пугает и делает немым.

— Вы упомянули о «единоборстве» с Толстым. А единоборство с Евангелием — возможно?

— Это особая книга… Евангелие – книга, которая тебя всегда кладет на лопатки! И все равно ты вступаешь с ней в единоборство, зная, что проиграешь. Но это очень хороший проигрыш, светлый, радостный проигрыш, радостный провал. Обнадеживающий провал!

Беседовала Валерия Михайлова

Об адекватности духовенства и личной ответственности

Что касается снисходительного отношения к реально существующим суровым бабушкам со стороны духовенства, то отец Савва на правах церковного чиновника призвал молодых прихожан к личной ответственности:

Один Патриарх говорил, что это надо пресекать, второй Патриарх говорит то же самое… Если священник это не исполняет, мы же не можем к каждому приставить ответственного человека, который бы за ним следил.

А вот если вы видите в храме конфликт — если вы хорошо знакомы со священником, можете ему сказать, чтобы он обратил внимание на ситуацию. Не думаю, что массы священников относятся к этому с пренебрежением

Наверное, есть и такое — в одной Москве их человек восемьсот, по всей России — тысяч двадцать. Священники есть разные. Но не думаю, что в массе своей они рады такому поведению.

Если возвращаться к теме церковности — вот вы, церковный человек, — реагируйте адекватно, это часть делания прихожан. Прихожанин — это не человек, который должен пассивно стоять в храме и креститься, пусть и благоговейно. Увидели конфликт — подошли, скорректировали. Это то, что является частью жизни прихода. А просто стоять и смотреть — где здесь церковная жизнь? Были древние аскеты, которые уходили от человеческого общества и жили в одиночестве. Но это отдельный подвиг. Если человек живет в обществе, в данном случае церковном, он не может быть индифферентен к тому, что происходит в приходе.

Моя должность официально называется «руководитель контрольно-аналитической службы управления делами Московской Патриархии». Это структура, которая получает жалобы. Патриарху часто приходят жалобы на священников, старост, даже на епископов. Я могу ответственно сказать, что, да, у нас есть неадекватные представители духовенства. Возможно, вы обратитесь к священнику с такой проблемой, а он посмеется и уйдет. Но в целом — нормальные священники скажут: «Понял, услышал, давай что-нибудь сделаем».

Фото Анны Гальпериной

Многословие или вежливость?

В аскетической литературе неоднократно описывается, обличается или же каким-то образом исследуется грех, который называется длинным словом «пустословие». Казалось бы, для пустословия, для такого греха, как многоречие, многословие, можно было найти слово покороче, но не нашли.

В чем проблема? Почему мы вообще говорим о ней? Ну говорит человек, ну «висит» на телефоне и два часа рассказывает, какие акции в магазине соседнем были. Что тут такого?

Живут комментариями пустых текстов и транслируют пустоту — протоиерей Алексий Уминский о злых словах

Для христианина проблема в том, что есть определенное задание, определенный стандарт, которому ты должен соответствовать. И когда ты в него как-то не втискиваешься, не можешь на него равняться, то испытываешь внутренний дискомфорт.

То есть, с одной стороны, ты видишь эту заповедь, что нужно молчать побольше. Некоторые просто упрощают и говорят: молчи, и все. С другой стороны, ты видишь детей, родителей, родственников, подруг, друзей, с которыми как-то нужно ладить. А чтобы ладить с людьми, с ними нужно разговаривать, общаться.

Так может, это общение и есть пустословие?

Здесь мы вступаем на скользкий путь заблуждений, потому что отождествлять вежливую речь, то, что англичане называют small talk, то есть привитую культурную способность поддерживать разговор, с пустословием — это большая ошибка.

Потому что для святых отцов, которые описывали эту страсть к пустословию, это был технический термин, понятие. То есть это некоторый греховный навык, который нужно держать в узде именно потому, что он приводит к расстройству. То есть пустословие не само по себе опасно или греховно, а потому что оно способствует, например, расколу между людьми.

Например, вы перенесли чью-то новость, из-за этого поругалась ваша подруга с мужем. Вот в чем опасность пустословия. А не в том, что вы много говорили.

Потому что в древнем патерике есть такое известное выражение: некоторые люди целый день говорят, а на самом деле они сутки в своем сердце провели в молчании. То есть количество слов не тождественно объему понятия «пустословие».

Четки как мерило Церкви?

Проблема субкультуризации Православия с точки зрения отца Саввы не слишком болезненна. Например, во Франции, где он родился и вырос, по его словам, «Православие само по себе является неким гетто — приход не связан с внешним миром». Это не мешает молодым людям внешне ничуть не отличаться от своих нецерковных сверстников.

Трудность начинается не с субкультуризации, а когда церковная община навязывает человеку некий образ жизни:

— Церковь приемлет очень многое. Если мы говорим, что православный молодой человек должен быть только в кирзовых сапогах, с четками а-ля монах, рюкзачком, молитвословом и засаленными волосами — то это становится проблемой. Но то, что такие люди есть… их не надо принимать? Не думаю, что считается, будто мерилом Церкви является такой молодой человек.

Христианское дело – это хорошо сделанное дело. О воспитании детей

Нет православного подхода к воспитанию. Мы стоим только на пороге создания стиля благочестия, и я думаю, что он будет не единым, слава Богу, потому что это вопрос не веры и не религии. Религиозное воспитание по определению не решает вопросов нравственности. Я говорю это, потому что я практик, я с 1995 года занимаюсь детьми и вижу, что система религиозного воспитания не гарантирует на выходе порядочного человека, достойного человека. Порядочность надконфессиональна, а религиозным воспитанием вы просто приучите человека к религиозному ритму жизни, он даже не обязательно станет верующим. Он будет знать Писание, ходить в церковь, исполнять праздники, но это не значит, что не станет алкоголиком или не будет брать взяток.

Для меня цель воспитания заключается в простых вещах: если вы воспитываете мальчика, вы должны воспитать человека, которому можно доверить женщину, детей и вашу старость; если вы воспитываете девочку, вы должны воспитать человека, которому можно доверить мужчину, детей и вашу старость. Вам решать, как вы будете это делать: подключая религиозное воспитание либо общечеловеческое, либо другие какие вещи. Не ваша задача, чтобы он закончил университет, чтобы обязательно выучил три языка, играл на скрипке. Он может стать поваром, и это прекрасно, над ним будет парить ангел кулинарии.

Есть такая фраза – “христианское дело – это хорошо сделанное дело”. По-моему, прекрасно сказано. Но иногда мы видим совершенно другие вещи. Вот у нас в монастыре наш прораб говорит: “Так, вы мне православных каменщиков и православных маляров не приводите, потому что его ставишь, а он все акафист читает”.

А вообще, если вы сможете помочь ребенку разыскать то, от чего у него горят глаза, не помешать, а именно помочь разыскать, тогда вы совсем сделаете его счастливым и свой родительский долг выполните. Но будьте готовы к тому, что то, от чего у него горят глаза, может вас совершенно шокировать.