Картины из космоса. памяти алексея леонова
О вере
Меня назвали Алексеем Архиповичем в честь отца – Архипа, деда – Алексея и Святого Алексея. Ведь когда я родился в 1934 году, был праздник Алексея – божьего человека. Тогда церковные праздники давно не отмечали, все уже были безбожниками. В сельской церкви устроили клуб и танцы. Но мама сказала: «Алексей – божий человек, и это имя сыну больше всего подойдет. Сердцем чувствую». <…>
Помню, находясь на обрезе шлюза «Восхода-2» в разбухшем скафандре, подумал – Господи, помоги мне войти обратно! А ведь я атеист, и не робкого десятка вроде! Это заложено в нас где-то внутри. Хочется пристального внимания к тому, что ты делаешь. И если это дело правое, и Кто-то видит, что ты не смалодушничал, честно трудишься – можно тебе и чуть-чуть помочь.
Прожив долгую жизнь, я пришел к выводу: человек может верить. Если вера помогает ему жить и приносить пользу – окружающим, своей стране. Я периодически (каждый год на день шахтера) бываю в Кемерово, на своей родине, и по возможности посещаю Мариинск – сейчас на месте бывшего Сиблага построен мемориал памяти жертв политических репрессий. В Мариинских тюрьмах до революции побывали и Ленин и Сталин, а в 30-х годах сидел мой отец. До 1917 года эти тюрьмы выполняли функции так называемого полуэтапа, и там не было расстреляно ни одного человека, а за 1918–1953 годы, согласно документам, расстреляли двести тысяч. Страшное место!
И там была поставлена памятная часовня. Вот в этой часовне я прочел строки стихотворения современного поэта-иеромонаха Романа, которые заставляют задуматься.
Без Бога нация – толпа,
Объединенная пороком,
Или слепа, или глупа,
Иль, что еще страшней, жестока.
И пусть на трон взойдет любой,
Глаголющий высоким слогом,
Толпа останется толпой,
Пока не обратится к Богу.
О призвании
Если бы любовь к небу и космосу не переборола во мне любовь к рисованию, я точно стал бы художником. Помню, маленький был – рисовал постоянно, а сестра Раиса меня поддерживала и защищала: «Пусть рисует, у Лени – дар божий».
Не знаю про божий дар, но зов неба я, мальчишка с сердцем художника и мечтами о путешествиях, почувствовал еще в родной Листвянке. Потом в моей жизни много лет был космос. И в творчестве был только космос.
Мои космические работы сделаны по замерам приборов, которые я сам сконструировал и сделал. Только одну работу «Здесь родилось человечество» я сделал несколько утрированно. <…>
В полетах я черпал вдохновение, воссоздавая столь непохожие на земные цвета космоса. Эти космические цвета захватили мое воображение. Когда я уже был в отряде космонавтов, у меня появилось желание создать цикл картин о космосе и завоевании его человеком. На борт «Восхода-2» я взял с собой цветные карандаши, и мне удалось выкроить несколько минут, чтобы зарисовать виды, которые произвели на меня наибольшее впечатление.
Алексей Леонов подарил свои картины Третьяковской галерее. Фото: m24.ru/Владимир Яроцкий
При этом меня вдохновляло сознание того, что в этой области живописи я был первым. Я рисовал Солнце и Землю, и когда это делал в полете, во мне рождалось такое чувство, будто я – космический Микеланджело!.. И думал, как бы он это все сделал. Он на земле неповторим, а в космосе нашел бы то, что мы никто никогда не найдем.
Это же потрясающе! Мне первому из землян удалось увидеть наш Земной шар не через иллюминатор, а в свободном парении с высоты пятьсот километров. Никакая, даже самая совершенная аппаратура не может точно передать увиденное в космосе. Только человеческий глаз и кисть художника способны донести до людей красоту нашей Земли, открывающуюся с космической высоты.
О дружбе с Юрием Гагариным
. Захожу . И вижу – сидит молодой человек. Читает. Посмотрел на меня. И этот взгляд я запомнил на всю жизнь. Сверкающие голубые глаза. Большие. Сияют аж зеленым, зелено-голубые такие глаза. Книжку положил, встал:
– Старший лейтенант Гагарин.
И за полчаса я уже знал о нем, что он с Заполярья. Он мне все рассказал про всю свою жизнь, и про дочку Леночку, которая родилась 17 апреля 1959 года… А я — с юга. Летаем на одних самолетах. Разведчики. Но что меня особенно поразило – он читал «Старик и море» Хемингуэя, а эта книга только вышла, я слышал по радио, и смотрю – а этот молодой человек уже читает. Подумал — вот это серьезный-то парень какой.
Мы с Юрой хорошо сдружились. <…>
И вот 12 апреля 1961 года. Первый раз человек летит в космос. Что будет? Как будет? Никто не знал, хотя в технику мы верили просто железно. Вначале появилось телевизионное изображение, и пока смутно было, я не мог точно сказать, кто это – Титов или Гагарин. И только после того, как Гагарин назвал уже оттуда меня по имени (привет Блондину), мы перебросились словами, и он заулыбался, стало ясно, что это Гагарин.
Алексей Леонов: От освоения космоса — к возрождению истории
Вел я с ним связь около семи минут, может быть, поменьше. Он запрашивал, какая у него «дорожка», какие параметры. Мы тут же ему сообщили, что все хорошо, ждем встречи…
Рассматривая с разных сторон личность Гагарина, могу сказать – он очень мало прожил, но попал в отряд по удивительным показателям. Все складывалось так, что он просто обязан быть там. Хотя, по идее, откуда? Деревня Клушино. Господи… Сразу пошел в третий класс… И, зная его документы, уверяю – у него кроме оценки «отлично» никогда ничего не было. И потом, как взрослый человек, решает? Семье надо помогать! И он после шестого класса пошел в Люберецкое ремесленное училище. Ну, а семья у него – младший брат еще был, отцу много лет, матери тоже…
Училище он окончил с отличием. После училища пошел в индустриальный техникум, продолжал себя формировать как мастер литейного производства. И там учился отлично. И летать начал. Он был спортсменом – при росте 165 сантиметров он был капитаном баскетбольной команды. Очень прыгучий! В волейбол играл в нападении. Это только себе представить! Его мама, Анна Тимофеевна, мудрая русская женщина… Она ему дала понятие нравственности. Он был очень крепким как физически, так и внутри… Как пружина…
О милосердии
Очень хорошо помню 1943 год, когда под Сталинградом шла битва. Собрали нас в школе, все объяснили. И родителям сказали, расскажите, что немцы попали в кольцо, двадцать две дивизии у них там, и советская армия их громит. Я тогда сделал газету «Советская армия», нарисовал солдата уже в погонах (их вернули как раз в 43-м году).
19-ю школу превратили в госпиталь. Это рядом, километра три-четыре от нас, мы туда ходили, потому что интересно было, как рассказывали эти солдатики. А им интересно было с нами общаться. С поезда разгружали раненых на носилках, мы на все это смотрели. Десятками их несли, а потом везли в эту самую 19-ю школу.
Свободный полёт Алексея Леонова
Где-то в 1943 году в Кемерово привезли пленных немцев. Там на реке, севернее города, есть два острова, и на этих островах были бараки для пленных немцев. А мы, мальчишки, в этом месте пасли коров. И вот мы приходили к немцам этим, а они к нам относились, как к детям, ведь у них же тоже были дети. Мы были доброжелательные, даже приходили им крохи хлеба, картошку приносили. Немцев убрали, в 1945 году в это место, а его, собственно, никто и не охранял, поселили японцев. Они жили в бараках на островах после того, как их армия капитулировала. Мы этого ничего не понимали – почему то немцы, то японцы… И к ним мы тоже приходили, и японцы каждый раз делали нам журавликов. Я тогда первый раз увидел эти журавлики, мы приносили японцам кусочки хлеба. Это было так трогательно, они плакали…
О выходе в открытый космос
В специальном акте о продолжительности моего пребывания вне космического корабля-спутника «Восход-2» от 18 марта 1965 года было сказано:
«…Летчик-космонавт Леонов А. А. находился вне кабины корабля в условиях космического пространства 23 мин 41 сек. При этом время пребывания космонавта вне космического корабля (с момента появления космонавта из шлюзовой камеры до его скрытия в ней) составило 12 минут 09 секунд».
Это были двенадцать минут свободного парения, плавания, а всего в глубоком вакууме я находился сорок пять минут.
Меня часто спрашивают, каково это – в открытом космосе быть, Вселенную не в окно иллюминатора увидеть? Никто и предугадать не мог, что человека там ждет, и на последнем инструктаже главный конструктор Сергей Павлович Королев мне сказал:
– Прошу быть предельно внимательным и обо всем, что делаешь, докладывай, как минер, – мы должны знать, где оборвется песня… Если она оборвется. <…>
Алексей Леонов: У меня было 60 литров кислорода и несколько минут
Когда я выплыл из шлюзовой камеры, у меня в первую минуту дух захватило: яркое солнце, тишина необыкновенная! В глаза ударил слепящий поток света, прямо как огонь сварки. Пришлось срочно опустить светофильтр. Небо было и черное, и светлое одновременно. Бесконечность – больше ничего вокруг. И где-то далеко-далеко внизу голубая Земля.
Гляжу вверх: надо мной медленно вращается наш корабль-громадина, как будто он больше планеты. Отрываю одну руку от поручня, другую, отплываю. Меня удерживает крепкий пятиметровый фал. Слышу в наушниках голоса наблюдающих за мной при помощи телекамер с Земли: «Смотри-ка, живой…» Внизу под собой вижу Черноморское побережье Кавказа и не менее радостно докладываю:
– В Сочи хорошая погода.
– Без тебя знаем. Выполняй задание, – коротко ответили мне.
Волновались, не хотели отвлекаться.
Земля медленно плыла-вращалась подо мной, как большой и красивый… глобус. Я видел Новороссийск и Цемесскую бухту. Так же медленно проплыли и ушли на закруглениях горизонта огромные черные поля Кубани, серебряная лента Волги, темная зелень тайги, Обь…
Но вот пора возвращаться – а я не могу: из-за гигантской разницы в давлении внутри и снаружи скафандр увеличился в размерах, пальцы «раздулись» так, что я не мог ни держать камеру, ни ухватиться за поручни, чтобы войти в корабль.
